Родная кровь

Ольга Сергеевна умирала в районной больнице от тяжелой мучительной болезни. Диагноз давно был поставлен, сделана операция, но улучшения не наступило, и врачам оставалось только поддерживать ее жизнь до тех пор, пока она сама решительным своим произволением не покинет это измученное, исхудалое тело.

Трудность заключалась в том, что для такого простого дела, как кормление больной через зонд в желудке, требовался человек, который терпеливо, не считаясь со временем, вливал бы маленькие порции бульона в небольшую воронку зонда.

Оказалось, найти такого человека было нелегко. Сама Ольга Сергеевна была педагогом и знала занятость своих подруг-коллег по школе. Единственный ее сын служил в Украине, а старая грузная мать, проживавшая с ней вместе, уже давно одна не покидала квартиру. Оставался еще ее родной брат – Василий Сергеевич, который жил в Подмосковье, но когда тревожные мысли больной направлялись в его сторону, она решительно их пресекала.

С самого раннего детства Василий считался в их семье, мягко выражаясь, таким недоразумением, на которое разочарованные в плодах своего же воспитания родители махнули рукой, обреченно соглашаясь с известной поговоркой, что «в семье не без урода». И если Ольга Сергеевна хорошо училась, была умна, имела четкие понятия о нравственности и по окончании института могла выразительным языком донести их до своих учеников, то с ее братом было все наоборот.

Учиться в школе ему было неинтересно, и он откровенно демонстрировал свое нежелание грызть камень науки. Повзрослев, долго искал свое предназначение. После школы бегал по улицам и разъезжал в дизелях-поездах с гитарой, воображая себя восходящей музыкальной звездой. Потом ударился в религию, пропадал днями и ночами в местном монастыре. Решив, что и такая жизнь ему не по душе – бросил все и уехал на Север на заработки. Привез немного денег, по возвращении домой купил машину, поработал какое-то время таксистом. Снова решил все изменить, пошел трудиться на стройку... Жил все время с матерью, которая, по его мнению, должна «сидеть тихонько, как мышь под веником, и не высовываться».

Помучившись с Василием до его тридцатилетия, мать решительно собрала вещи и уехала к дочери в один из райцентров Беларуси. Они обе единодушно заклеймили Василия словом, о котором Ольга Сергеевна не хотела вспоминать не только тогда, когда тяжело заболела, но и будучи здоровой.

И вот в сложившихся обстоятельствах, перебрав все варианты и отвергнув их как невозможные, она решилась написать брату письмо. Это был нелегкий для нее шаг. Совесть подсказывала, что с ее стороны не все было гладко и справедливо по отношению к родному человеку. Как бы то ни было, она могла чаще интересоваться его жизнью, звонить хотя бы по праздникам. Ведь он не был совсем пропащим, минусы в его поведении по отношению к жизни и родным (он тоже никогда не интересовался, как живут они с матерью) перевешивали плюсы: брат никогда не употреблял спиртного, не курил, водил дружбу с людьми, интересовавшимися музыкой, живописью, литературой.

Описав в письме все крайние обстоятельства своего положения, Ольга Сергеевна предполагала категорический отказ с его стороны. Ведь хоть и текла в нем, как говорится, родная кровь, они не виделись и ничего не знали друг о друге долгие годы.

К удивлению, Василий приехал. В разговоре с подругой Ольги Сергеевны, с которой познакомился в больнице, объяснил свое появление у постели больной:

— Я много натерпелся от своей сестры и матери. Они всегда считали меня за дурака! Но я не могу платить им тем же. Во-первых, я – мужик, а, во-вторых, они – моя родная кровь… Когда мать уезжала сюда, в эту глушь, я просил ее разделить все имеющиеся в семье ценности поровну, но мне досталось одно кольцо, которое я подарил любимой женщине. Мы были с ней знакомы давно, и я честно хотел жениться на ней, но где нам было жить? Мать категорически отказывалась жить с ней в одной квартире. Мне пришлось грубить ей, намеренно приглашать в гости шумных друзей, чтобы вынудить ее уехать. Моя жизнь после ее отъезда наладилась, сейчас у меня крепкая, дружная семья. Получив письмо, я бросил все и приехал, чтобы ухаживать за сестрой. Я не мог отказаться, несмотря на все обиды.

Навещая Ольгу Сергеевну, все соседи и коллеги видели, как заботливо и терпеливо он ухаживал за ней. Оба они старались гасить вошедшие в привычку за долгие годы вражды вспышки раздражения. Ольга Сергеевна в мыслях благодарила Бога за то, что вновь соединил их с братом, что она может перед смертью примириться с ним. Больная плакала, просила у него прощения. Он же, утешая ее, мягко повторял: «Мне нелегко, но я прощаю тебя».

Последние свои дни Ольга Сергеевна провела уже дома. Мать безуспешно плакала и о любимой дочери, и о себе: «Как я буду жить одна? Я ведь не могу сама дойти даже до магазина!». О возможности переезда к Василию она не хотела и слышать: «Он знает, какого я о нем мнения и никогда не простит мне этого!».

После похорон и оформления наследства, которое Ольга Сергеевна в благодарность оставила брату, мать и сын уезжали в Подмосковье вместе. На прощальном ужине с соседями он, обращаясь к ним, искренне сказал: 

— Вы, конечно, понимаете, что иначе и быть не может. Ведь мы – одна семья.